Александр Лукашенко очень серьезно относится в выстроенному им режиму. Но это его не спасет.Когда 17 марта белорусское государственное телевидение объявило о казни осужденных за теракт в минском метро весной 2011 года Владислава Ковалева и Дмитрия Коновалова, у многих даже в привычной к насилию и жестокости государственной машины России мороз пошел по коже. У нас никого официально не казнят с 1996 года. Здесь гибли при загадочных и не очень обстоятельствах журналисты, члены парламента и бизнесмены. Здесь по-прежнему идет «партизанская война низкой интенсивности», как эвфемистически именуют военные эксперты то, что происходит на Северном Кавказе. И все же здесь вот уже шестнадцатый год остается официально невостребованной профессия палача. Беларусь — единственная европейская стран, где не отменили смертную казнь.
Спустя пару дней после расстрела двух молодых людей из Витебска я смотрел интервью Александра Лукашенко российскому пропагандистскому каналу «Russia Today». Белорусский диктатор старательно изображал душевные муки. Он говорил о том, как трудно дается ему каждое решение отказать в помиловании осужденным на смерть. Наблюдать этот трагифарс было отваратительно. При послушном парламенте, скроенном по лекалам Верховного Совета СССР, полностью подконтрольных масс-медиа, отсутствии политической оппозиции и загадочном народе, который вот уже восемнадцатый год терпит упражнения над собой бывшего председателя колхоза, объявить мораторий на cмертную казнь или вовсе отменить ее проще простого. Это Борис Николаевич Ельцин накануне вступления в Совет Европы в 1996 году страдал от народной нелюбви, фрондирующей Думы и презиравших его губернаторов из числа партхозноменклатры. Лукашенко ничего подобного не грозит. Но он не отменяет это варварство. И хотя, согласно официальной российско-белорусской версии, в Совет Европы главного союзника Москвы не пускают злокозненные европейцы, на самом деле туда не хочет сам Лукашенко. Ему не нужны никакие внешние ограничения его бесконтрольной личной власти. Сохранение смертной казни для минского «батьки» — демонстрация безграничных возможностей творить произвол и презрения к европейским ценностям. Это — символ уникальности его статуса «последнего диктатора Европы».
На публике Лукашенко всегда возмущается этой характеристикой. Но на самом деле, думаю, он ею втайне гордится. От своего избрания в 1994 году на антикоррупционной, антиноменклатурной платформе, через разгон парламента и изнасилование конституции в 1996 году (фактически санкционированные Москвой), череду «исчезновений» ключевых политических оппонентов, серию разной степени несвободы выборов он пришел к президентской кампании декабря 2010 года и установлению ничем не ограниченного режима личной власти. Ни в одной стране Европы кандидатов на пост главы государства не сажают пачками в тюрьму и не пытают, как это происходит с Андреем Санниковым и Николаем Статкевичем. Нигде, от Лиссабона до Москвы, не действуют столь репрессивные правила пользования интернетом, и глава государства не контролирует лично репертуар музыкальных радиостанций. Нигде больше в Старом свете не существуют позорные списки «невыездных» — фактически, заложников режима. Им запрещено покидать страну не потому, что они «секретные физики» или сотрудники спецслужб, а потому что они принадлежат к политической оппозиции. Наконец, нигде больше бывшего главу государства не лишили пенсии за участие в оппозиционной деятельности — а именно это произошло с бывшим председателем Верховного Совета Беларуси Станиславом Шушкевичем.
В середине девяностых, Россию и Европу всколыхнул мини-сканадал. В интервью немецкому деловому изданию «Хандельсблатт» Лукашенко якобы позитивно оценил экономическую политику Адольфа Гитлера, которая вывела Германию из кризиса. Президентская пресс-служба потом отрицала, что он что-то подобное говорил. И действительно, шутка ли — похвалить фюрера лидеру страны, которая в демографическом и психологическом смыслах до сих пор не вполне оправилась от последствий Второй мировой войны. Корреспондент «Хандельсблатт» Маркус Цинер представил диктофонную запись беседы, но поклонники Лукашенко до сих пор называют ту историю провокацией. Разумеется, никакой провокации Цинер не устраивал. Он рассказывал мне, что белорусский президент произнес панегирик Гитлеру от души. Считая, что этим произведет благоприятное впечатление на немецкого журналиста и его аудиторию.
Масштаб злодейства двух персонажей я не сравниваю. Но еще тогда высказывание Лукашенко показалось мне предельно органичным для его семейного и социального происхождения. И прозвище «батька» приклеилось к нему не зря. Этот человек воспринимает свою страну как хутор, где ему принадлежит безраздельная власть. Семейное воспитание, очевидно, не оставило в душе будущего президента никаких представлений на тему того, «что такое хорошо и что такое плохо». Зато жаждой власти Бог наделил его щедро. Эти два обстоятельства в сочетании и породили идеального диктатора.
Да, идеального. Ведь быть диктатором — тяжелый труд. Гитлер, с его ночными посиделками и завтраками в час дня, был, в какой-то мере, исключением. Он мог позволить себе, в сущности, довольно богемную для тоталитарного лидера жизнь, потому что создал невероятной силы злодейскую идею, которая почти безраздельно владела организованными немецкими массами более десятилетия, и соответствующий ей аппарат неограниченного нсилия, который внушал ужас самим фактом своего существования. Сталин тоже любил засиживаться допоздна, но, подобно фюреру, не тратил время на псевдофилософские рассуждения. Он работал. И вся чиновная Москва ждала в любой момент его вызова. Диктатором нужно быть двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Тот же Бенито Муссолини (фигура в сравнении с Гитлером и Сталиным все же менее гнусная), по словам автора лучшей из многочисленных биографий дуче Роберта Босворта, всегда приезжал на работу к девяти. Ведь народ, как объект правления, и бюрократия, как приводной ремень правителя, обязательно должны видеть, что правитель — то есть субъект — действительно правит.
Лукашенко трудится и совершенствуется в диктаторском ремесле каждый день. Для него выезды на поля, где он колупает ногтем свежевыращенную картошку, или на тракторные заводы, где он требует улучшить качество производимого ими металлолома — не просто упражнение в PR, как для Путина. Лукашенко действительно спросит и за качество картошки, и за мощность тракторов. Этим он на начальном этапе и заслужил любовь и уважение значительной части своих сограждан. Только потом желание контролировать все и вся вызвало сначала разочарование, а потом и медленно, но верно растущую под спудом ненависть.
Проезжая Беларусь на машине или на поезде, я всегда чувствую какую-то едва уловимую угрозу, таящуюся в окружающей жизни. Вроде бы и вокзалы чистые, и поля вспаханы, и колбаса дешевая, а люди запуганы и боятся даже произносить вслух фамилию якобы любимого ими лидера. Они просто проводят пальцем под носом, изображая батькины фирменные усы. Но терпят, навечно напуганные войной, распадом СССР и сказками про бесчеловечный российский капитализм, которого так удачно удалось избежать благодаря их пожизненному президенту.
Разумеется, дело диктатуры сильно облегчается размерами Беларуси, ее малочисленным — меньше Москвы — населением, и национальным характером крестьянского народа, издавна привыкшего подчиняться. Путин, даже если бы и захотел всерьез лично контролировать разведение капусты или оцинковку кузовов «Лады», провалился бы с треском. Масштабы России совершенно не те, а народ норовит при малейшей возможности показать начальству фигу. Да и нет у Путина желания заниматься этим — потому что нет такой звериной жажды власти, которая прямо-таки сквозит в каждом жесте и каждом взгляде главного белорусского начальника.
Когда я смотрю сюжеты о Лукашенко по телевидению или в YouTube, читаю о нем в газетах и в интернете, то всегда поражаюсь царящей вокруг «батьки» атмосфере провинциального гротеска. Скажем, покойному Слободану Милошевичу (тоже до поры-до времени искусному диктатору) и в голову не могло прийти явиться на парад в карикатурном мундире а ля генералиссимус, да еще с незаконнорожденным сыном, тоже одетым в военную форму. Хотя, может быть, именно поэтому Милошевич закончил жизнь на скамье подсудимых в Гааге, а Александр Григорьевич продолжает играть в хоккей и куражиться над подведомственным ему хозяйством под названием «Республика Беларусь».
Кстати, про хоккей. Эта показная вирильность, включая регулярные выходы в свет с сыном — еще один характерный признак того, что Лукашенко понимает толк в искусстве диктатуры. Он, конечно, не секс-символ, но недвусмысленные намеки на мужскую агрессивность и победительность — такая же серьезная часть его имиджа, как сохранение института смертной казни: «Кого хочу — казню, кого захочу — заполучу!»
Местные КГБ, милиция и армия всегда пользовались приоритетным вниманием Лукашенко. В отличие от Ельцина, он не бросал их на произвол судьбы. Как всякий прирожденный диктатор, он понимает незаменимую роль «человека с ружьем» в судьбе режима. А еще он лично контролирует большую часть экономики так, как не снилось никакому Путину. Его опричники — на коротком поводке. Они не покупают домов в Челси и не гоняют на дни рождения любовниц яхты размером с крейсер. А если гоняют, то на очень тихом ходу и вдалеке от объективов фотографов. Так называемая белорусская элита — не часть политического режима, как в России, а его обслуга. Сам же режим — это один человек. И до тех пор, пока это так, никакие санкции Европейского союза Лукашенко не страшны. Он любит власть больше, чем собственность и сибаритское времяпровождение, которые так дороги сердцу российских лидеров. «Батька» уже готовит себе на смену старшего сына от официальной жены, фактически сосланной жить под надзором в деревне. Маленький Николай, видимо, должен, когда подрастет, стать правой рукой сводного брата. Успеет ли, вот в чем вопрос.
Ведь созданный Лукашенко идеальный диктаторский режим существует исключительно милостью России и в рамках так называемого союзного государства. В девяностые годы Лукашенко играл на комплексах Бориса Ельцина, желавшего с помощью сближения с Минском хоть как-то смягчить обвинения общественности в «развале СССР». У Путина (который с видимым трудом скрывает почти физическое отвращение к Лукашенко) таких комплексов нет. Но, во-первых, отказаться от самого лозунга союза с Беларусью невозможно по внутриполитическим соображениям. Во-вторых, общая с Россией система ПВО плюс транзитные трубопроводы делают Беларусь важным партнером Москвы — по крайней мере, до тех пор, пока сохраняется риторика про угрозу НАТО и не введены в строй новые экспортные маршруты для российских нефти и газа. За счет этого Лукашенко удавалось долгое время получать от Кремля льготные кредиты и гигантские скидки на энергоносители. В тот момент, когда финансово-экономический кризис ударил по Беларуси, давно положивший глаз на белорусские активы Путин заставил минского диктатора продать «Белтрансгаз» «Газпрому». Так что теперь для ликвидации режима Лукашенко Москве достаточно просто закрыть газовый вентиль и перестать накачивать белорусскую экономику дешевыми кредитами.
Но Путин после украинских событий 2004 Украине сделал своим основным приоритетом поддержку авторитарных режимов на постсоветском пространстве в противовес так называемой «оранжевой угрозе». Создание Евразийского союза с Казахстаном и Беларусью — одна из форм этого противостояния, экономически выгодная не столько Москве, сколько Астане и Минску. А потому Кремль будет терпеть выходки Лукашенко, и, несмотря на почти полную подчиненность белорусской экономики России, не сделает ничего, что могло бы быть интерпретировано как «смена режима». Для Путина это вопрос принципа, которым невозможно поступиться.
Таким образом, судьба Лукашенко оказывается накрепко связанной с будущим старого нового президента России. Но судьбы их, скорее всего, будут разными. Путинский режим имеет шанс сойти со сцены мирно, а сам Путин — удалиться на покой. Есть, разумеется, и другие варианты. Но пока ни Кремль, ни выросшее на площадях российских городов оппозиционное гражданское движение очевидно не хотят крови и насилия. Поэтому перспективы мирной смены власти в ближайшие годы выглядят вполне реально.
Что произойдет в Минске, я не знаю. В тот момент, когда поток российских денег и газа иссякнет, Лукашенко окажется на краю пропасти. Та модель квазисоветского социального государства, которую он построил на деньги Москвы, рухнет практически в одночасье. Можно, конечно, будет попроситься запоздало в состав России, но это скорее фантастический сценарий. Проблем он создаст не меньше, если не больше, чем решит. Переориентироваться на Европу после всего, что случилось после декабря 2010 года, тоже не выйдет.
Так что политическую эпитафию правлению Лукашенко можно писать уже сегодня. Приговор истории этому идеальному диктатору фактически подписан, лишь его исполнение отсрочено. Он обязательно сойдет со сцены и оставит в наследство белорусскому народу моральную опустошенность, неуверенность в своих силах и архивы спецслужб с именами десятков тысяч стукачей.
А больше ничего не останется.
Константин фон Эггерт, «Forbes»
Коментарі
Дописати коментар
ВАТНИКИ НЕ МОГУТ ОСТАВЛЯТЬ КОММЕНТАРИИ