Режиссер, сценарист, продюсер — о патриотичном кино, о приличных людях, кризисе идей и мельничной турбине.
Сергей Бодров — профессионал высшей пробы. По его сценариям снято более 20 фильмов. В наградном списке: «Ники», «Феликс», номинация на «Оскар». Гражданин мира, он снимает в разных точках планеты, сотрудничая с независимыми продюсерами и голливудскими студиями. Во Франции издана его книга «Свобода = Рай». В общем, с одной стороны — свой, с другой — человек со стороны.
Бодров. Мне проще рассуждать: получив 20 лет назад от Горбачева свободу передвижения, активно этим пользуюсь. Многие российские режиссеры работают здесь, поэтому внутренние проблемы стоят перед ними особенно остро. Впрочем, есть важное преимущество по сравнению с прошлым: человек, мечтающий снимать, будет снимать. Молодежь это поняла. Мобильные камеры, телефоны, фотоаппараты способны транслировать авторское высказывание. Можно опубликовать его в интернете. Хочешь заработать деньги — это другое. Тогда люди идут снимать сериалы.
— Что для тебя понятие патриотизма? На этот счет существуют разночтения. Жюри на «Кинотавре» присудило Гран-при Василию Сигареву за «Волчок», черную историю матери-алкоголички, уничтожающей собственную дочь. Только что ваше жюри в Вологде удостоило главным призом еще одну «антипатриотичную» картину — «Счастье мое» Лозницы. А ведь ее именуют антирусской, на ММКФ даже не показали.
— Я высоко оцениваю «Волчок», если помнишь, приз Сигареву мы дали единодушно, чем вызвали депутатский гнев, обсуждение в Думе и т.д. Все время слышу эти возгласы: снимают фильмы, чтобы очернить Россию, угодить западным фестивалям. Чушь. Нормальный режиссер, тем более делающий первую картину, хочет высказаться, а не кому-то угодить. Сигарев — автор европейского уровня, из немногих, чьи пьесы ставят на Западе. Знает, что хочет сказать, знает, как сказать. Пишет не о жизни на Марсе — о своей жене, близких, о соседях, друзьях, о себе. Вся ли Россия такая? Нет. Но отражена ее часть — и довольно большая. Не надо закапывать голову в песок, вопя: «У нас такого быть не может!» Может. Есть. Пьянство и деградация, нищета и насилие. Незачем далеко ехать, 100 км от Москвы достаточно. Увидишь то же, что у Лозницы. Что объединяет этих режиссеров? Они четко высказывают свое мнение. Нашему аморфному кино не хватает четкости. Но когда люди точно говорят о чем-то неприятном — это вызывает раздражение. Мне кажется, это патриотичное кино, в нем есть главное — диагноз. Эти фильмы — лекарство. Лекарство не должно быть сладким.
— Отчего картины поколения нулевых беспросветно мрачны? О чем это говорит?
— О мироощущении художника. Это не специальный угол зрения, а концентрированный в одном фильме диагноз. Это картина страны.
— А мы, как добрые Гудвины, желаем надеть на них изумрудные очки?
— Нельзя их «закрикивать». Они так видят, потому что талантливы. И Коля Хомерики, и Сигарев, и Вырыпаев, и Серебренников, и Хлебников, и Мизгирев, и Мамулия. Ухо художника — радар, антенна — особо восприимчиво к боли. Но знаешь, сам я уже тоже хочу света в конце туннеля. Поэтому считаю, что настала пора смеяться. Хватит хватать себя за голову, обвинять, стонать. Давайте смеяться.
— Ты имеешь в виду вашу с Гукой Омаровой картину «Дочь якудзы», которая выйдет осенью (дочь японского мафиози оказывается на юге России. — Л. М.)? Смеяться будем, но по-гоголевски: «Над кем смеетесь?»
— Смеяться надо над самими собой, над начальниками, перед которыми возник неистребимый трепет. Ирония, улыбка вселяют в тебя самоуважение, приводят власть в «чувство реальности». Смеяться не значит хохмить. Люблю, когда в зале люди смеются над чем-то нам близким, узнаваемым.
— А не кажется ли тебе, что нашему кинематографу мешает закрытость? Мы превращаемся в периферию мирового кино, о наших картинах в мире не знают.
— Это загадка для меня. Можно, конечно, жаловаться, что американцы всех задавили. Но я смотрю много зарубежного кино, каждый раз на поверхности оказываются интересные картины молодых европейцев. Почему мы не можем вырваться за границы, в том числе ментальные? Я не жалуюсь, у меня все сложилось удачно. Даже давние картины неожиданно продавались: «СЭР» — в 42 страны, «Кавказский пленник» — в десятки стран, «Монгол» — в 60 стран. Меня упрекают: мол, специально снимаю для Запада. Чепуха. Делаешь то, что тебя цепляет. Среди множества историй выбираешь универсальные, через которые можешь сказать о том, что тебя волнует.
— Да уж, помню, как «Монгол» критиковали как «заказное кино», прославляющее тирана, власть «твердой руки».
— Кто заказал? При чем тут прославление тирана? Надо понимать, кто такой тиран. Малодушный, трусливый, гнусный человек, чаще всего с физическими отклонениями, палач, пришедший к власти ценой предательства. Скуратов, Грозный, Сталин, Гитлер. Наносящий огромный вред в первую очередь собственному народу. Но есть другие личности: Наполеон, Македонский, Чингисхан. Великие полководцы. Завоеватели земель, расширяющие империи. Жесткие. Но не тираны. Их народы обычно процветали во время их правления. Наша история и ее интерпретации до сих пор нас путают. Вот отчего в недавних опросах у нас по-прежнему впереди всех Сталин.
— Это говорит о тоске по «жесткой руке»?
— Она не поможет. Да и молодежи это чуждо. Правда, несколько лет назад я был оптимистичнее, думал: еще два поколения, и у нас жизнь наладится. Увы. И все же, много общаясь с молодыми, надеюсь на них. Свет в конце туннеля — это молодежь, самостоятельная, профессиональная, независимая…
— Разная. На Селигере тоже молодежь…
— Те даже не скрывают, что альянс с правителями рассматривают как ступеньки в карьере.
— Купля-продажа вообще вредная вещь, развращающая неокрепшие организмы.
— У нас во власть идут, чтобы обогатиться. В других странах власть еще и ответственность. Идут из убеждений, чтобы что-то сделать. Люди многим жертвуют. Крупный бизнесмен оставляет бизнес. Нельзя заниматься бизнесом и быть во власти.
— Помнишь, как Александр Яковлев долго убеждал Элема Климова возглавить перестроечный Союз кинематографистов? Климов действительно принес в жертву не только время своей жизни, но и свою режиссерскую карьеру.
— А сейчас видишь, как все вывернулось наизнанку. Поэтому мало приличных людей идет во власть.
— Что же делать, чтобы кинематограф наш выплыл из кризиса?
— Я не осьминог Пауль, не делаю точных прогнозов. Кино у нас будет существовать всегда, потому что люди, которые этим больны, будут снимать при всех условиях. Контуры же кинематографа пока еще весьма зыбкие.
— Зато есть амбиции великодержавного кино.
— Посмотрим на результаты реформы.
— Почему же не получается снимать жанровое кино? Ведь были «Белое солнце пустыни», «Свой среди чужих…», народные комедии Гайдая, Рязанова и Данелии. Куда ушел жанр?
— Жанру надо учиться. Это связано с профессией, она сегодня из российского кино, как ты говоришь, «ушла». А талант комедиографа — редчайший дар.
— Но фильмы Данелии, Рязанова выходили на экраны при зажиме цензуры. Сегодня мы снова возвращаемся к авторитаризму, может, поэтому пришло время социальной комедии?
— Абсолютно верно, вспомни, как популярны были анекдоты про Брежнева. Когда мы стали смеяться над маразматической властью, она рухнула.
— Что сегодня было бы интересно зрителю?
— Я снял бы библейскую историю.
— Ты имеешь в виду экранизацию романа Владимира Жаботинского «Самсон Назорей», киноверсию которого разрабатываешь почти 10 лет?
— История Жаботинского, храня верность вечной книге, в то же время наполнена живым авторским видением. Роман о том, что нет пророка в своем отечестве. Враги любят героя больше, чем его окружение. Ведь он судья. Погибая, он завещает своему народу: «Научитесь смеяться». Вот и нам пора… Мы забыли, как это делается.
— У Шолом-Алейхема есть афоризм: «Еврей смеется, чтобы не плакать». Роман 1927 года о последнем судье в Книге Судей для тебя способ диалога современности и истории?
— Все проще. Я взял роман в книжном магазине и час стоял — не мог оторваться. Ключевое слово — интересно. Читаешь и радуешься.
— Киностудия Warner Bros пригласила тебя экранизировать первую из популярной серии фантастических книг Джозефа Дилейни про мальчика Тома. Вроде бы это не Гарри Поттер, слышала, что это кино для взрослых.
— Фильм для молодежи. Читаю еженедельно массу книг, сценариев, которые присылают. Этот материал показался интересным, внятным, серьезным.
— Сегодня мистика снова в моде.
— Дело не в мистике. В хороших историях такого рода имеем дело с мифом. Миф древнее Библии. Это вечная, универсальная история: в Латинской Америке, Африке, Новой Зеландии, Сибири — окраску меняет, но не суть. Борьба со злом, битва с нечистью. Вопрос в том, есть ли там еще и характеры? Когда автор привносит в миф живое начало, миф обретает молодость.
— Будешь работать с киностудиями Warner Bros, Legendary, людьми, которые делали «Темного рыцаря», «Бэтмена», «Начало». Планируется бюджет больше $70 миллионов. Степень ответственности иная, чем, допустим, на малобюджетной «Дочери якудзы»?
— Психология должна быть одна и та же. Но ответственности все равно там больше.
— Что привлекает: сама история, возможность работать со звездами, крупный бюджет, испытание себя?
— Все имеет значение. Не скрываю, что ищу людей талантливее меня. В кино, если правильно создашь команду, она созидательна. В «Седьмом сыне» команда собирается мощная. Художник из «Алисы…» и «Аватара». К тому же хочется сделать картину, которую выпустят в один день по всему миру.
— Что еще замышлено режиссером Бодровым?
— Есть желание снять камерную картину о последних годах Мандельштама. Есть замысел большой картины «Царица войны», это скифская история.
— Нынешний кризис связан не только с экономикой, но и с дефицитом свежих идей. Все жалуются на отсутствие сценариев.
— Кризис идей существует во всем мире. Все ищут хорошие сценарии. Читаю современную литературу, встречаю много интересного. К примеру, у Захара Прилепина могла быть замечательная киноистория про ту же Чечню. Человек понимает, что это такое и как об этом рассказать. Но сама знаешь, не все идеи сегодня можно осуществить. Кризис идей касается не только кино. Почему у нас нет Билла Гейтса? Отчего Google сделал выходец из России… но не в России? Когда работал в журнале «Крокодил», много ездил по стране. Как думаешь, кто были самыми горемычными? Изобретатели. Мало того что нищие, но еще гонимые, высмеиваемые. Мой прадед Иван Зайцев, неграмотный сибирский мельник, в конце XIX века изобрел мельничную турбину. Не знал, как начертить, сделал работающий макет, послал по почте в Академию наук в Петербург. Через четыре месяца приехал человек. Дед ему на пальцах объяснил, как механизм работает. Этот аппарат описан в современных учебниках турбостроения, называется «турбина Зайцева». Так вот, сейчас не поедет никто. И посылка пропадет. А без изобретателей не будет ни науки, ни техники, ни кинематографа…
Лариса Малюкова Космополит К°on
Сергей Бодров — профессионал высшей пробы. По его сценариям снято более 20 фильмов. В наградном списке: «Ники», «Феликс», номинация на «Оскар». Гражданин мира, он снимает в разных точках планеты, сотрудничая с независимыми продюсерами и голливудскими студиями. Во Франции издана его книга «Свобода = Рай». В общем, с одной стороны — свой, с другой — человек со стороны.
Бодров. Мне проще рассуждать: получив 20 лет назад от Горбачева свободу передвижения, активно этим пользуюсь. Многие российские режиссеры работают здесь, поэтому внутренние проблемы стоят перед ними особенно остро. Впрочем, есть важное преимущество по сравнению с прошлым: человек, мечтающий снимать, будет снимать. Молодежь это поняла. Мобильные камеры, телефоны, фотоаппараты способны транслировать авторское высказывание. Можно опубликовать его в интернете. Хочешь заработать деньги — это другое. Тогда люди идут снимать сериалы.
— Что для тебя понятие патриотизма? На этот счет существуют разночтения. Жюри на «Кинотавре» присудило Гран-при Василию Сигареву за «Волчок», черную историю матери-алкоголички, уничтожающей собственную дочь. Только что ваше жюри в Вологде удостоило главным призом еще одну «антипатриотичную» картину — «Счастье мое» Лозницы. А ведь ее именуют антирусской, на ММКФ даже не показали.
— Я высоко оцениваю «Волчок», если помнишь, приз Сигареву мы дали единодушно, чем вызвали депутатский гнев, обсуждение в Думе и т.д. Все время слышу эти возгласы: снимают фильмы, чтобы очернить Россию, угодить западным фестивалям. Чушь. Нормальный режиссер, тем более делающий первую картину, хочет высказаться, а не кому-то угодить. Сигарев — автор европейского уровня, из немногих, чьи пьесы ставят на Западе. Знает, что хочет сказать, знает, как сказать. Пишет не о жизни на Марсе — о своей жене, близких, о соседях, друзьях, о себе. Вся ли Россия такая? Нет. Но отражена ее часть — и довольно большая. Не надо закапывать голову в песок, вопя: «У нас такого быть не может!» Может. Есть. Пьянство и деградация, нищета и насилие. Незачем далеко ехать, 100 км от Москвы достаточно. Увидишь то же, что у Лозницы. Что объединяет этих режиссеров? Они четко высказывают свое мнение. Нашему аморфному кино не хватает четкости. Но когда люди точно говорят о чем-то неприятном — это вызывает раздражение. Мне кажется, это патриотичное кино, в нем есть главное — диагноз. Эти фильмы — лекарство. Лекарство не должно быть сладким.
— Отчего картины поколения нулевых беспросветно мрачны? О чем это говорит?
— О мироощущении художника. Это не специальный угол зрения, а концентрированный в одном фильме диагноз. Это картина страны.
— А мы, как добрые Гудвины, желаем надеть на них изумрудные очки?
— Нельзя их «закрикивать». Они так видят, потому что талантливы. И Коля Хомерики, и Сигарев, и Вырыпаев, и Серебренников, и Хлебников, и Мизгирев, и Мамулия. Ухо художника — радар, антенна — особо восприимчиво к боли. Но знаешь, сам я уже тоже хочу света в конце туннеля. Поэтому считаю, что настала пора смеяться. Хватит хватать себя за голову, обвинять, стонать. Давайте смеяться.
— Ты имеешь в виду вашу с Гукой Омаровой картину «Дочь якудзы», которая выйдет осенью (дочь японского мафиози оказывается на юге России. — Л. М.)? Смеяться будем, но по-гоголевски: «Над кем смеетесь?»
— Смеяться надо над самими собой, над начальниками, перед которыми возник неистребимый трепет. Ирония, улыбка вселяют в тебя самоуважение, приводят власть в «чувство реальности». Смеяться не значит хохмить. Люблю, когда в зале люди смеются над чем-то нам близким, узнаваемым.
— А не кажется ли тебе, что нашему кинематографу мешает закрытость? Мы превращаемся в периферию мирового кино, о наших картинах в мире не знают.
— Это загадка для меня. Можно, конечно, жаловаться, что американцы всех задавили. Но я смотрю много зарубежного кино, каждый раз на поверхности оказываются интересные картины молодых европейцев. Почему мы не можем вырваться за границы, в том числе ментальные? Я не жалуюсь, у меня все сложилось удачно. Даже давние картины неожиданно продавались: «СЭР» — в 42 страны, «Кавказский пленник» — в десятки стран, «Монгол» — в 60 стран. Меня упрекают: мол, специально снимаю для Запада. Чепуха. Делаешь то, что тебя цепляет. Среди множества историй выбираешь универсальные, через которые можешь сказать о том, что тебя волнует.
— Да уж, помню, как «Монгол» критиковали как «заказное кино», прославляющее тирана, власть «твердой руки».
— Кто заказал? При чем тут прославление тирана? Надо понимать, кто такой тиран. Малодушный, трусливый, гнусный человек, чаще всего с физическими отклонениями, палач, пришедший к власти ценой предательства. Скуратов, Грозный, Сталин, Гитлер. Наносящий огромный вред в первую очередь собственному народу. Но есть другие личности: Наполеон, Македонский, Чингисхан. Великие полководцы. Завоеватели земель, расширяющие империи. Жесткие. Но не тираны. Их народы обычно процветали во время их правления. Наша история и ее интерпретации до сих пор нас путают. Вот отчего в недавних опросах у нас по-прежнему впереди всех Сталин.
— Это говорит о тоске по «жесткой руке»?
— Она не поможет. Да и молодежи это чуждо. Правда, несколько лет назад я был оптимистичнее, думал: еще два поколения, и у нас жизнь наладится. Увы. И все же, много общаясь с молодыми, надеюсь на них. Свет в конце туннеля — это молодежь, самостоятельная, профессиональная, независимая…
— Разная. На Селигере тоже молодежь…
— Те даже не скрывают, что альянс с правителями рассматривают как ступеньки в карьере.
— Купля-продажа вообще вредная вещь, развращающая неокрепшие организмы.
— У нас во власть идут, чтобы обогатиться. В других странах власть еще и ответственность. Идут из убеждений, чтобы что-то сделать. Люди многим жертвуют. Крупный бизнесмен оставляет бизнес. Нельзя заниматься бизнесом и быть во власти.
— Помнишь, как Александр Яковлев долго убеждал Элема Климова возглавить перестроечный Союз кинематографистов? Климов действительно принес в жертву не только время своей жизни, но и свою режиссерскую карьеру.
— А сейчас видишь, как все вывернулось наизнанку. Поэтому мало приличных людей идет во власть.
— Что же делать, чтобы кинематограф наш выплыл из кризиса?
— Я не осьминог Пауль, не делаю точных прогнозов. Кино у нас будет существовать всегда, потому что люди, которые этим больны, будут снимать при всех условиях. Контуры же кинематографа пока еще весьма зыбкие.
— Зато есть амбиции великодержавного кино.
— Посмотрим на результаты реформы.
— Почему же не получается снимать жанровое кино? Ведь были «Белое солнце пустыни», «Свой среди чужих…», народные комедии Гайдая, Рязанова и Данелии. Куда ушел жанр?
— Жанру надо учиться. Это связано с профессией, она сегодня из российского кино, как ты говоришь, «ушла». А талант комедиографа — редчайший дар.
— Но фильмы Данелии, Рязанова выходили на экраны при зажиме цензуры. Сегодня мы снова возвращаемся к авторитаризму, может, поэтому пришло время социальной комедии?
— Абсолютно верно, вспомни, как популярны были анекдоты про Брежнева. Когда мы стали смеяться над маразматической властью, она рухнула.
— Что сегодня было бы интересно зрителю?
— Я снял бы библейскую историю.
— Ты имеешь в виду экранизацию романа Владимира Жаботинского «Самсон Назорей», киноверсию которого разрабатываешь почти 10 лет?
— История Жаботинского, храня верность вечной книге, в то же время наполнена живым авторским видением. Роман о том, что нет пророка в своем отечестве. Враги любят героя больше, чем его окружение. Ведь он судья. Погибая, он завещает своему народу: «Научитесь смеяться». Вот и нам пора… Мы забыли, как это делается.
— У Шолом-Алейхема есть афоризм: «Еврей смеется, чтобы не плакать». Роман 1927 года о последнем судье в Книге Судей для тебя способ диалога современности и истории?
— Все проще. Я взял роман в книжном магазине и час стоял — не мог оторваться. Ключевое слово — интересно. Читаешь и радуешься.
— Киностудия Warner Bros пригласила тебя экранизировать первую из популярной серии фантастических книг Джозефа Дилейни про мальчика Тома. Вроде бы это не Гарри Поттер, слышала, что это кино для взрослых.
— Фильм для молодежи. Читаю еженедельно массу книг, сценариев, которые присылают. Этот материал показался интересным, внятным, серьезным.
— Сегодня мистика снова в моде.
— Дело не в мистике. В хороших историях такого рода имеем дело с мифом. Миф древнее Библии. Это вечная, универсальная история: в Латинской Америке, Африке, Новой Зеландии, Сибири — окраску меняет, но не суть. Борьба со злом, битва с нечистью. Вопрос в том, есть ли там еще и характеры? Когда автор привносит в миф живое начало, миф обретает молодость.
— Будешь работать с киностудиями Warner Bros, Legendary, людьми, которые делали «Темного рыцаря», «Бэтмена», «Начало». Планируется бюджет больше $70 миллионов. Степень ответственности иная, чем, допустим, на малобюджетной «Дочери якудзы»?
— Психология должна быть одна и та же. Но ответственности все равно там больше.
— Что привлекает: сама история, возможность работать со звездами, крупный бюджет, испытание себя?
— Все имеет значение. Не скрываю, что ищу людей талантливее меня. В кино, если правильно создашь команду, она созидательна. В «Седьмом сыне» команда собирается мощная. Художник из «Алисы…» и «Аватара». К тому же хочется сделать картину, которую выпустят в один день по всему миру.
— Что еще замышлено режиссером Бодровым?
— Есть желание снять камерную картину о последних годах Мандельштама. Есть замысел большой картины «Царица войны», это скифская история.
— Нынешний кризис связан не только с экономикой, но и с дефицитом свежих идей. Все жалуются на отсутствие сценариев.
— Кризис идей существует во всем мире. Все ищут хорошие сценарии. Читаю современную литературу, встречаю много интересного. К примеру, у Захара Прилепина могла быть замечательная киноистория про ту же Чечню. Человек понимает, что это такое и как об этом рассказать. Но сама знаешь, не все идеи сегодня можно осуществить. Кризис идей касается не только кино. Почему у нас нет Билла Гейтса? Отчего Google сделал выходец из России… но не в России? Когда работал в журнале «Крокодил», много ездил по стране. Как думаешь, кто были самыми горемычными? Изобретатели. Мало того что нищие, но еще гонимые, высмеиваемые. Мой прадед Иван Зайцев, неграмотный сибирский мельник, в конце XIX века изобрел мельничную турбину. Не знал, как начертить, сделал работающий макет, послал по почте в Академию наук в Петербург. Через четыре месяца приехал человек. Дед ему на пальцах объяснил, как механизм работает. Этот аппарат описан в современных учебниках турбостроения, называется «турбина Зайцева». Так вот, сейчас не поедет никто. И посылка пропадет. А без изобретателей не будет ни науки, ни техники, ни кинематографа…
Лариса Малюкова Космополит К°on
Коментарі
Дописати коментар
ВАТНИКИ НЕ МОГУТ ОСТАВЛЯТЬ КОММЕНТАРИИ